Автор Читать лучшие порно рассказы
У нее были льняные локоны до лопаток и попа подушечкой. А какие, интересно, глаза? Серые или голубые, наверно. Голубые, как… как…
Но попа скрылась в толпе.
Какое-то время взгляд искал ее среди других поп. Потом…
Ооо! Русые кудри, пушистые, как одуванчик. Веснушки, пухлые губки — и глаза. Большие и лучистые, как… как…
— Эй, мужик, чё, глухой, что ли? Передай на два, говорю!
Паша Малютин отвернулся от окна и посмотрел назад, на парня, пихавшего его в плечо, потом окинул взглядом маршруточную публику.
Кругом были девушки. Девушки, девушки, девушки. Молодые и не очень, красивые и не очень. Блондинки, брюнетки, шатенки, русые, рыжие и разноцветные.
Конечно, там были не только они, но Пашин взгляд видел только девушек — усталых, ушедших в себя, помятых давкой и проблемами.
Эх…
Зажмурившись, Паша зевнул (ну отчего так спать охота?!), потом достал мобилку и включил фильм, чтобы скоротать время.
Там было про какого-то ангела, которого угораздило влюбиться в земного рыцаря. Ангел упросил свое начальство, и его превратили в обычную девушку, вроде бы некрасивую и смешную (на самом деле вполне миленькую, только в веснушках и без белого платья). Влюбляй, мол, в себя своего рыцаря, если сможешь. В обмен на вечную жизнь, естессно.
Если дела пойдут плохо, ей обещали ниспослать какой-то артефакт, чтобы она могла чего-нибудь там наколдовать. И она таки обрела этот артефакт, и таки наколдовала — Паша не понял, что именно, ибо мозги окончательно слиплись, и он не досмотрел до конца. Его зацепили только сиськи актрисы, которая играла ангела.
И другие девочки там тоже были ничего — особенно черненькая, у которой губки восьмеркой…
Черт. Пора с этим кончать. Скоро он превратится в маньяка. В конце концов, у него есть любимая и совсем еще не старая жена.
Жена… Козлик…
Маршрутка наконец выбралась из пробки, и Паша закрыл глаза.
***
Вообще-то ее звали Анжелика. «Козлик» получился, когда Паша впервые услышал:
— Ли-и-ик!..
На зов выбежала незнакомая девочка, рыжая, стриженная под мальчика — Паша вначале так и подумал, что это мальчик.
— Привет! — сказал он. — Тебя зовут Лик? Почему?
— Не Лик, а Лика. Анжелика.
— Лика?… А Лик прикольнее. Кро-Лик. Ос-Лик. Коз-Лик.
— Сам ты козлик! — сказала ему Лика и на всякий случай стукнула его по шее.
Но потом они оба привыкли к прозвищу, и было как-то даже неловко называть Лику ее настоящим именем. Оно совсем не шло Козлику, прыгучему, задиристому, игравшему только с мальчиками, и самому походившего на мальчика.
— Меня назвали в честь маминой любимой героини, — говорила Козлик. — Она вся такая из себя, кудрявая сильно, и глаза зеленые, как у меня. Но я не хочу такой быть — тю-тю, ля-ля, сюси-пуси!..
Было это в четвертом классе. Очень скоро Паша понял, что нет друга крепче Козлика. Не раз и не два она вступалась за Пашу, и мальчишки боялись ее ног, которыми она лягалась, как заправское копытное. Козлик презирала кукол, никогда ничего не стеснялась, говорила только то, что думала и стриглась под мальчишку. Паша дружил с ней, как ни с кем из пацанов.
Так было долго, и Паша не заметил, когда стало иначе. Может быть, тогда, когда он вдруг понял, что у Козлика есть сиськи и бедра, и не просто, а крепкие, выпуклые, как у взрослых телок. Ее ровесницы сверкали тряпками и макияжем, а Козлик, наоборот, куталась в подчеркнуто мужское, грубое, и Паше это нравилось, хоть на других он тоже заглядывался.
Однажды они лежали на ее диване. Они всегда так делали, с детства, когда еще были от горшка два вершка и помещались вдвоем на сложенной половине. В шестом классе они перестали помещаться, но диван был такой мягкий, и так было весело скатываться друг на друга по упругим подушкам, и потом болтать обо всем на свете, что привычка осталась, хоть локти все время «вступали в вооруженный конфликт», как говорила Козлик…
— Закрой глаза! — вдруг приказала она.
Паша закрыл. Он чувствовал, как Козлик приподнялась и что-то делает, шурша одеждой, и так и не догадался, что именно, пока не…
— Можно, — донесся хриплый голос.
Паша открыл глаза и обмер. Первое, что он увидел, были сиськи, розовые и настоящие, как в Плейбое. Потом он увидел изгиб талии, перетекавшей вьюном в голое бедро и в ноги…
— Ну как? Годится?
Прежде чем Паша нашелся, что ответить, она выпятила сиськи:
— На. Знакомьтесь.
Пашу не надо было долго просить. Не веря своему счастью, он ткнулся в это чудо и облизал, обсосал, обмусолил его, как щенок, своим нетерпеливым язычком, горящим от соли.
Козлик молча пыхтела, потом вдруг отпихнула его, завалила на спину, нагнулась и щекотнула губами его губы. Легко, боязливо, — и сразу отпрыгнула, будто Паша был горячий, и она обожглась. Но тут же сунулась снова, и снова щекотнула, и еще, и еще, и подлезла к нему на грудь, бодаясь носом, как попугай…
Паша закрыл глаза.
Вскоре ее язык был уже у него во рту, и Паша подвывал, щупая бархатное тело, льнущее к нему. Потом Козлик приподнялась, расстегнула ему рубашку, стащила с него штаны с трусами и стала играть его членом. У нее покраснело все — и щеки, и уши, и сиськи, и даже нос. Она ласкала ему хозяйство, пока Паше не стало казаться, что он весь состоит из одного члена, громадного, налитого звериной силой, и потом легла, растопырив ноги, и Паша еще минут пять слюнявил и трогал ее в паху, не зная, как распорядиться этим сокровищем, а потом влез на Козлика, прижался к ее животу, горячему, как плита, и долго не мог попасть в дырку, пока Козлик сама не нащупала его член и не сунула, куда нужно…
Ей было больно, но она говорила, морщясь:
— Не бойся. Разберись со мной как следует, по-мужски.
Это было очень в ее духе, и Паша балдел от нее, как никогда, и разобрался с ней по-мужски, и вдруг превратился в зверя, чувствующего только членом и кожей, и радовался горячей плоти, облепившей его…
Кончать в Козлика было настолько же приятней рукоблудия, насколько лопать любимые Пашины котлеты было приятней, чем их нюхать.
Эта мысль была совсем дурацкой, но Паша поделился ею с Козликом, потому что они были лучшие друзья, и он давно уже не боялся выглядеть перед ней дураком.
— Ишь ты, гурман, — рассмеялась Козлик и дала ему щелбана.
Паша отвесил ей ответного, и они завозились на диване. Возня быстро перешла в секс дубль два.
— Как мы… назовем… это? — спросил Паша, с наслаждением трахая своего лучшего друга. — Понимаешь… ведь так важно… выбрать… правильный дискурс…
Паша готовился к поступлению на филфак и очень ответственно относился к словам.
— Да какая разница? — отвечала ему Козлик, морщась от боли. — Ты дефлорируешь меня, сношаешь, имеешь, трахаешь, ебешь хуем в пизду. Или пенисом в вагину. Какая разница? Важно не говорить, а делать.
Козлик готовилась на финансиста и поэтому относилась к словам совсем не так ответственно, как Паша.
— Мне нравится говорить «они занимались любовью», — распевал Паша.
— А мне нравится говорить «ты ебешь меня в пизду», — говорила Козлик, хоть до того никогда не материлась при Паше.
Такая уж была она. И Паша балдел от нее. Она не говорила ему о своих чувствах — но она так возбуждала его, так облизывала с ног до головы, так терлась об него, что Паша всякий раз, когда они трахались, выл от блаженства, как щенок…
Однажды она растолкала его в семь утра:
— Пашутка! Пашутка! Ну кончай дрыхнуть уже, блин! Ты сурок или ты человек? Паш! Ну Пааааааш!… Не узнал, да? Ну, Пашутка, теперь тебе придется повеситься.
Сонный Паша похолодел.
Ему только что снился кошмар, бесконечный и многоэтажный, где Козлик то ли умерла, то ли пропала навсегда, и все никак …
